В начале зимы 1923 г. при Главном Гидрографическом Управлении Военно-морских сил, в котором работал Николай Иванович Евгенов, был организован Отдельный Северный Гидрографический отряд, вскоре переименованный в экспедицию. Задачей экспедиции было изучение побережий Новой Земли и постройка радиостанции и Метеорологической обсерватории в Маточкином шаре – проливе, разделяющем два острова Новой Земли и соединяющем Баренцево море с Карским.
Выполнение этих задач было крайне необходимо для транспортного использования Северного Морского пути, в частности, того его отрезка, которые ведет через Карское море в устья рек Оби и Енисея. Без налаживания морской арктической дороги невозможно было продвинуться вперед в развитии экономики сибирских окраин молодого Советского государства.
Начальником Северной Гидрографической экспедиции был назначен известный гидрограф, профессор Морской академии Николай Николаевич Матусевич, начальником морского отряда – Н.И. Евгенов.
В мае 1923 года Николай Иванович женился, а в июле уже снова выехал в экспедицию.
14 августа 1923 г. из Архангельска к Новой Земле вышли два судна экспедиции «Мурман» и «Купава» с двумя баржами, доверху нагруженными всем необходимым как для постройки обсерватории, так и для обеспечения ее будущих зимовщиков.
Место для Обсерватории было намечено заранее: на высоком северном берегу Маточкина шара, недалеко от его восточного устья. Отсюда открывался хороший обзор прибрежного района Карского моря. На этом месте, у Ночуева ручья, зимовал в 1768–69 гг. штурман Федор Розмыслов, первым обследовавший и положивший на карту пролив Маточкин Шар.
20 августа к месту впадения в Маточкин Шар Ночуева ручья подошли суда экспедиции; началась напряженная работа. На своих плечах подняли рабочие и члены экспедиции на берег высотой свыше 20 м весь прибывший груз. Первыми взобрались на берег будущие зимовщики. Им не терпелось поскорее полюбоваться своими новыми владениями. А полюбоваться было чем! Полярное лето еще не кончилось, и обширная площадка, на которой вскоре должны были появиться строения обсерватории, была покрыта нежным серо-зеленым тундровым ковром. С севера и запада ее окружали увенчанные снеговыми коронами горы, в ущельях между ними бежали бесчисленные речки и ручьи, многие из которых, низвергаясь с высоты, превращались в водопады. С востока площадка окаймлялась неширокой, но быстрой, шумливой, хрустально чистой речкой – Ночуевым ручьем. За нею начиналось высокое плато с отдельными круто обрывающимися к проливу вершинами, из которых последняя, самая высокая, была на побережье Карского моря. Оно было видно уже с ближайшего к станционной площадке холма. Николай Иванович Евгенов, едва закончили работы, успел сбегать на холм и полюбоваться морем.
– Ну, моряк, что в море высмотрел? – встретили его товарищи по возвращении.
– Исключительно благоприятный год! На море крупная зыбь, значит, льда и в помине нет! – весело отозвался Николай Иванович.
Пока ставилась радиомачта и строился поселок, морской отряд экспедиции производил гидрологические исследования и тщательный промер пролива и прилегающего к нему района моря. Весь сентябрь продолжались работы без всяких ледовых помех – год был в ледовом отношении действительно благоприятный. Мешали только иногда внезапные штормовые ветры. В свободные от работы вечера, захватывая порою и часть ночи, Евгенов сидел в своей каюте на «Купаве», записывая все виденное за день, отделывая набросанные схематичные зарисовки побережий, приводя в порядок наспех написанные во время наблюдений заметки: желание составить полную подробную лоцию Карского моря все более сильно овладевало им.
6 октября экспедиция покинула Маточкин шар.
Работы возобновились летом 1924 года. Участвовать в экспедиции 1924 г. кроме «Мурмана» и «Купавы» должно было также гидрографическое судно «Азимут», находившееся в Кронштадте. Командиром его стал Николай Иванович Евгенов, сохраняя одновременно должность начальника морского отряда экспедиции.
В середине июля «Азимут» направился в обход Скандинавии к берегам Новой Земли. За этот поход Евгенов получил диплом капитана дальнего плаванья, которым очень гордился. Любовь к кораблям и к дальним плаваниям, к навигаторскому искусству у него удивительно совмещалась со стремлением к непрерывным научным поискам и к самому тщательному анализу исследовательских материалов. Ему не раз приходилось выслушивать выражение удивления – как это, мол, он может по многу часов сидеть за письменным столом над какой-нибудь картой или лоцией.
– «Беден тот, у кого нет терпения», – отвечал он обычно шекспировской фразой.
В начале августа «Азимут» подошел к Маточкину шару. Одновременно, из Архангельска пришло судно «Юшар», на борту которого находилась смена зимовщиков, продовольствие и другой груз для обсерватории, а также гидроплан и его экипаж во главе с руководителем авиаразведки Борисом Григорьевичем Чухновским. Экипажу самолета предстояло выяснить целесообразность применения авиации для гидрографических работ и ледовой разведки. В тот же день состоялась первая встреча Евгенова с Чухновским. Оба командира быстро договорились о совместных полетах: Чухновскому был очень полезен опытный гидрограф в качестве ледового наблюдателя, Евгенову было необходимо лично определить степень сходства между наблюдениями с воздуха и с моря.
Впоследствии, уже став близкими друзьями, оба с удовольствием вспоминали подробности полета. В тот день юное худощавое лицо летчика было сосредоточено и серьезно – на нем лежала ответственность за эту первую авиаразведку льдов Карского моря, тогда как у Николая Ивановича не сходило с лица выражение радости.
– Шапку завяжите покрепче, – наказывал ему Чухновский, – и рта не раскрывайте во время полета. Если понадобится что-нибудь сказать мне, напишите на бумажке и отдайте второму пилоту, он передаст мне.
– Есть! – сияя веселой улыбкой, отчеканил по-военному Николай Иванович. Затянув уши своей шапки до предела, Евгенов сел на указанный ему ящик в открытой маленькой и тесной кабинке самолета. Чухновский наклонился над штурвалом, и тут поднялся такой вихрь, что не только шапке, но и ее обладателю грозила опасность улететь из кабины; о том, что нельзя раскрывать рта, можно было и не упоминать. В следующие минуты ровный сильный ветер стал терпимее. Полет начался. Наклоняясь то вперед, то влево, можно было видеть как уменьшается, удаляясь, береговая полоса, оставаясь, однако, такой четкой, что не только ее контуры были видны, но и подводные неровности дна. Потом они пропали, внизу были кривые черные полосы разводьев, белые лепешки льдов и, неожиданно, темная гладкая бескрайняя водная поверхность. Самолет летел над Карским морем.
Больше часа продолжался полет и произвел на Евгенова громадное впечатление.
– Вы – непревзойденный мастер! Поздравляю с первым полетом над Карским морем! – сердечно приветствовал он Чухновского.
– Спасибо, Вы согласны, что авиаразведка перечеркнет все морские?
– Есть и кое-какие «но», – уклонился Евгенов от прямого ответа.
– Надо обсудить! Приду к вам вечером на «Азимут»!
– Буду ждать.
С этого времени начались дружеские отношения Чухновского и Евгенова, не прекращавшиеся в течение многих лет.
В самом начале весны 1925 года Евгенов получил новое назначение: вместо участия в Северной гидрографической экспедиции, ему предложили пойти начальником научной части и ледовой разведки в Карскую экспедицию.
