Высокоширотные экспедиции
1935-1938
Высокоширотные экспедиции в 1935, 1937-1938 г.г.
Высокоширотные экспедиции на ледокольном пароходе «Садко»

Если не оценят, ну и что ж, не надо.
Мы трудились много, плавали мы долго,
Знаем, в чем таится высшая награда,
Высшая награда – в исполненье долга.
(Проф. Н.Н. Зубов).

Развитие мореплавания в полярных морях: успешные Карские экспедиции, благополучные Колымские рейсы, «сквозные» походы «Сибирякова» в 1932 году и «Литке» в 1934 году привели руководство Главного управления Северного морского пути (ГУСМП) к решению не ограничиваться исследованиями лишь на трассе Северного морского пути, но и начать изучение высоких арктических широт. Оттуда ведь спускались мощные льды, преграждавшие дорогу морским караванам, там, – на стыке холодных и теплых течений, на границе с центральным полярным бассейном можно было найти причину чередований благоприятных и неблагоприятных в ледовом отношении лет.

Чтобы проникнуть в эту «ледовую кухню» и приступить к ее изучению, в 1935 году была организована «Первая высокоширотная экспедиция» под начальством Г.А. Ушакова.

Программа экспедиционных научных работ была очень обширной, для ее выполнения привлекались лучшие специалисты-полярники, в их числе и Николай Иванович Евгенов.

Экспедиции предоставили ледокольный пароход «Садко». На борт был погружен двухлетний запас продовольствия, несколько утепленных разборных домов, три собачьих упряжки. Хотя экспедиция и не предполагала зимовать, но при отправлении в неизведанные места следовало предусмотреть всякие возможности. На палубе судна неподалеку от «собачьего жилья» поместился самолет для авиаразведки, в каютах же были оборудованы различные лаборатории.

Капитаном «Садко» был Н.М. Николаев, командиром самолета – М.С. Бабушкин.

12 июля «Садко» вышел из Мурманского порта и взял курс на Шпицберген. Через два дня была выполнена первая океанологическая станция, за ней, примерно через каждые 30 миль – следующие. Льда не было.

Большой участок акватории в районе Шпицбергена был охвачен гидрологическими разрезами, и морские карты, на которых до сих пор не было обозначений глубин, теперь покрылись сетью линий – разрезов. Хотя Евгенов, принимая участие в станциях (он записывал данные течений) не составлял эти карты, но пробегая мимо чертежной каюты, он не мог не заглянуть туда, чтобы полюбоваться на все увеличивающуюся плотность сети. Вскоре в чертежной появились и его собственные карты.

С первого дня встречи «Садко» со льдами и до того дня, когда судно вышло изо льдов на чистую воду, Николай Иванович вел тщательную запись ледовых наблюдений и на ее основе построил несколько ледовых карт. Этот дневник, в котором отмечалась густота, конфигурация и движение льдов, заполнялся большею частью не только ежедневно, а ежечасно и черная корочка дневника вечно торчала у Евгенова из кармана его бушлата. Когда описание льдов требовало особенной непрерывности, Евгенова, не прекращавшего наблюдений и ночью, выручали товарищи по экспедиции.

После пятидневной стоянки в порту Шпицбергена – Баренцбурге, во время которой «Садко» пополнил запас угля, а участники экспедиции знакомились с местной колонией шахтеров, ледокол 28 июля пошел на север. Погода стояла спокойная, ясная. Редкие льдины, целые сутки искрившиеся под незаходящим солнцем, не мешали проведению гидрологических разрезов. На следующий день видимость ухудшилась, характер льда изменился. Начали встречаться обломки мощных полей, коричневые от покрывающего их песка (это был материковый лед), и айсберги. Но «Садко» зигзагообразными курсами продолжал продвигаться вперед, не прекращая гидрологических наблюдений. Через несколько дней «Садко» уперся в кромку пакового льда, монолитного, голубого и чистого, принесенного, видимо, из высоких широт Полярного бассейна. Углубиться в него руководство экспедицией не решилось, – ведь ледокол мог не найти из него обратного выхода. Больше недели вели научные работы у этой кромки.

15 августа «Садко» пошел на юго-восток, к Новой Земле, на западном побережье которого в Русской гавани, ждал его пароход с углем. Приняв уголь, экспедиция вновь двинулась на север, чтобы обследовать обширное «белое пятно» морских карт – район между Землей Франца-Иосифа и Северной Землей.

Через 2 недели «Садко» достиг восточных берегов архипелага Земли Франца-Иосифа, и направился на восток, к Северной Земле, останавливаясь на каждой 30-й миле для производства «станций», стараясь не заходить в тяжелый лед, временами встречавшийся в виде отдельных языков того торосистого плотного льда, который сплошной грозной стеной держался к северу от маршрута экспедиции. По мере приближения к Северной Земле все чаще стали встречаться айсберги, то столообразные, то с причудливыми вершинами, достигавшими 30–40-метровой высоты, их можно было издали принять за гористые островки. Поэтому, когда к вечеру 1 сентября вахтенный штурман провозгласил с бочки фок-мачты: «Земля!» – не все ему поверили. Кто-то из команды даже крикнул:

– Сегодня первое сентября, а не апреля!

Но это была действительно земля, точнее – небольшой остров с куполообразной ледяной шапкой. Несколько участников экспедиции отправились на шлюпке на остров, чтобы поднять на нем советский флаг, а Евгенов со своим помощником произвели его опись и на другой же день нанесли на карту. Вместо «белого пятна» карту отныне украшала не только цепочка отметок глубин, но и овальное пятнышко острова Ушакова.

Этому далекому клочку земли по решению всех участников экспедиции было присвоено имя ее начальника. Открытие его, впрочем, не было полной неожиданностью. Несколько лет перед этим В.А. Березкин, изучая течения Карского моря, писал, что в северной его части, по-видимому, должно находиться заметное мелководье или даже участок суши. Это предсказание теперь подтвердилось.

Почти десять недель плавания первой высокоширотной экспедиции стояла сумрачная погода. В ледовом дневнике Евгенова, где одновременно с характеристикой наблюдаемого льда отмечалась и видимость, чуть ли не ежедневно встречаются слова: «туман» или «видимость плохая».

Но в начале сентября у берегов Северной Земли, записи меняются: «Прояснилось. Взяли курс на N. В направлении к мысу Литвинова редкие льдины и айсберги. Хорошая видимость…», «Отличная видимость. Появилось солнце. Виден мыс Молотова…», «Стоим у Северной Земли, у небольших островов, до сих пор неизвестных и на карте необозначенных».

После описи вновь открытых островков и близлежащих берегов острова Комсомолец (самого северного из островов архипелага Северная Земля), окончив глубоководные наблюдения, «Садко» пошел на север. Благоприятная ледовая обстановка побудила экспедицию попытаться пересечь материковый склон и выйти на большие глубины Ледового океана. Ни одному судну, кроме Нансеновского «Фрама», не удалось еще побывать над этими глубинами. Понятно поэтому, с каким волнением ожидали члены экспедиции результатов глубинных промеров, с каким тревожным вниманием следили за движением льдов, все время державших под угрозой храброго «Садко».

Действительно, несмотря на большое мастерство капитана, искусно лавировавшего между тяжелыми торосами, степень риска попасть в ледовый плен все еще оставалась достаточно высокой. Но на этот раз риск был оправдан: на рассвете 13 сентября глубины, по которым двигался корабль, стали быстро возрастать. За 10 миль они увеличились с 360 до 2200 м. Материковая ступень была обнаружена и пройдена! Одновременно был поставлен рекорд и в достижении высокой широты при свободном плаванье. В этот день «Садко» на параллели 82̊47’ разукрасился флагами, сам себе салютовал тремя свистками и стал для взятия океанографической станции. Из-за большой глубины, на которой она производилась, на это потребовалось несколько часов. Между тем, пора уже было возвращаться домой. Чувствовалось приближение зимы: море стало покрываться шугой и салом, почти ежедневно выпадал снег. Неизвестно, какой метеорологический сюрприз могла приготовить погода в неизученных высоких широтах.

Капитан и команда вздохнули с облегчением, когда 9-ти часовая станция была закончена, все лебедки и тралы встали на свои места, можно было двинуться на юг.

16 сентября «Садко» приблизился к архипелагу Франца-Иосифа.

Евгенову удалось сделать судовую опись восточного берега о. Греэм Белл (северо-восточный остров архипелага), а гидрологам – тщательный промер глубин в его районе. Отсюда ледокол направился к мысу Желания и через Карское море, в Архангельск. Так закончилась первая высокоширотная экспедиция, обогатившая науку большим количеством новых исследовательских материалов. Часть из них была обобщена в статье Николая Ивановича, посвященной этому плаванию.

«…Под научным руководством Н.И. Евгенова Гидрографическим управлением в 1933– 1938 гг. были достигнуты большие успехи в полярной гидрографии, экспедиционных исследованиях арктических морей, навигационном ограждении Северного морского пути… Именно в эти годы энергичнейшей деятельности Н.И. Евгенова были заложены основы тех огромных успехов, которые достигла теперь полярная гидрография. Именно тогда зародились современные методы гидрографического изучения арктических морей. Так, начиная с 1936 г. стали применяться зимние гидрографические работы со льда, тогда как ранее… ограничивались навигационным периодом…».

Научные результаты, полученные Высокоширотной экспедицией на «Садко» в 1935 г., оказались настолько ценными, что Главное Управление Северного морского пути решило повторить научно-исследовательское экспедиционное плаванье в высокие широты Арктики.

Первая попытка была сделана в 1936 году, но ледовая обстановка помешала этому.

В 1937 году была подготовлена новая экспедиция.

На этот раз изучению подлежали не верхние границы Баренцева и Карского морей, а «белые пятна» к востоку от Северной Земли; кроме того, экспедиции было поручено гидрографическое обследование островов Де-Лонга и постройка на одном из них полярной радиостанции.

Начальником Высокоширотной экспедиции 1937 года был назначен Рудольф Лазаревич Самойлович, его помощником по научной части – Н.И. Евгенов; в состав экспедиции, как и в 1935 г., входили высококвалифицированные специалисты-полярники.

26 июля 1937 г. «Садко» под командованием капитана Н.И. Хромцова вышел из Архангельска. Началось последнее полярное плаванье Евгенова. После двух предыдущих удачных экспедиций на «Красине» и «Садко» он чувствовал себя полным энергии. Августовские и сентябрьские записи дневника, который он вел на борту «Садко», хорошо отражают его увлеченность работой, горячий интерес ко всему окружающему.

«4/VIII. Стоим у Диксона. Погрузка угля…, принято 260 тонн. Экскурсия на вездеходах в Новый Диксон. Радиомаяк. Теплицы. В 15.55 снялись с якоря, пошли на север.

8/ VIII. В 9 ч. зашли в трудный лед, послали самолет на разведку. В 21 ч. пошли на ледоразведку на S. Около о. Длинный на льду видели много нерп и двух медведей.

18/ VIII. Вышли на «белое пятно». Глубина 2381 (увеличивается). Станция…

24/ VIII. Идем на восток… Прошли место гибели «Жаннетты» (был приспущен флаг, сняты головные уборы, несколько минут молчания)… Уже несколько дней, как весь такелаж обледеневает. Как это опасно для самолетов! Видел летающих птенцов кайр. Значит земля недалеко? Или птицы летят к кромке льда, где пищи больше?

26/ VIII. Увидели о. Генриетты…, ночью сквозь туман стало выглядывать солнце, остров открылся. Я считал, что расстояние до него 3–4 мили; взяли пеленг, получили 4,1 мили… Остров красив, с большим ледяным куполом, обрывистым скалистым берегом. На снегу под утесами ярко-розовый налет (бактерии). В 9.40 начали съемку… В 10.50 туман заставил прекратить опись. Идем с рекогносцировочным осмотром. Растительности не заметно. Видны летающие и сидящие на воде кайры. Очень крутой спад ледника – крайне интересен вертикальный разрез ледникового покрова, редко усматриваемый… На склоне одного обрыва выделялся красновато-коричневый налет между серо-свинцовыми базальтами; лишайник это или цвет породы? В 11.30 встали в 3 кабельтовых от берега на якорь. Начальник, капитан, я и ряд других лиц съехали на остров. Взобрались на стену ледника для осмотра… Построили гурий, водрузили советский флаг. Р.Л. Самойлович сказал соответствующее слово.

29/ VIII. Третий день стоим у о. Генриетты. Выгрузка материалов для станции прошла успешно: в ледник вморозили полы с блоками. Стальной трос с судовой лебедки шел через блок к саням, которые передвигались по наклонной плоскости к месту выгрузки близ строительной площадки, с каждым спуском увеличивая груду материалов. Приступили к постройке. Участвовал вместе с частью сотрудников в работах. 

30/ VIII. Поставили футшток и мореограф. Экскурсия с геологами на ледовый щит. Виден о. Жаннетты и на NO от него нечто вроде земли, но подозрительной. Буйницкий и Горбунов накануне также видели в этот направлении что-то, похожее на очертания земли. Со щита спустились к берегу. Крайне живописный район. Пляж с бревнами плавника. Много столбов – останцев: сплошная готика! Красивому виду способствует окраска снега – то красноватая, то зеленоватая, – это результат присутствия разных водорослей. Замечен птичий базар.

3/IX. Утром промер радиально от корабля. Вечером прогулка с И[ваном] Д[аниловичем] Жонголовичем, М[ихаилом] М[ихайловичем] Ермолаемым и А[лександром] А[лександровичем] Кухарским к гроту ледника. Ледяной блистающий зал!»

5 сентября постройка станции на о. Генриетты (это была третья полярная станция, в постройке которое Евгенов принимал участие; первая была в Маточкином шаре, вторая на о. Врангеля) была окончена, зимовщики перебрались с ледокола в свой новый дом. «Садко» распрощался с ними, отсалютовав троекратными винтовочными выстрелами и гудками, и направился для обследования и картирования других островов группы Де Лонга – Жаннетты, Жохова и Беннетта.

К 10 сентября все намеченные планом научно-исследовательские работы были закончены. Экспедиции пора было возвращаться; ночи становились темнее, усилились снегопады, тяжелые льды продолжали угрожать судну (год в ледовом отношении был в море Лаптевых неблагоприятным), угля оставалось в обрез, только чтобы дойти до бухты Тикси, где можно было пополнить его запас для обратного пути. Туда «Садко» и взял курс, не прекращая на пути регулярного, через каждые 30 миль, производства глубоководных гидрологических станций.

15 сентября Евгенов увидел вновь, после долгого перерыва, знакомые очертания бухты Тикси. Как сильно изменились ландшафты ее берегов, тогда таких пустынных и диких, а теперь застроенных домами и портовыми сооружениями.

Последующие три дня, пока происходила бункеровка «Садко», руководство экспедицией было занято анализом тяжелой ледовой обстановки и поисками возможности выйти из нее. В результате 19 сентября в Главное управление Северного морского пути была послана обстоятельная телеграмма, в которой указывалось, что наиболее рациональным в таком положении является срочная отправка на восток всех судов, имеющих возможность двигаться. Несмотря на то, что это было единственно правильное решение, руководство ГУСМП противилось ему, настаивая на их возвращении на запад.

Почти две недели после окончания бункеровки провел «Садко» в борьбе со льдами, в попытках, иногда безуспешных, вывести застрявшие грузовые суда. При этом не раз застревал и сам.

29/Х… Радио от Шмидта об отказе помощи «Красина». Постановка на зимовку. Начальником зимовки утвержден Р.Л. Самойлович, я – заместителем по научно-исследовательской части».

Наступила вторая зимовка Евгенова в дрейфующих, коварных льдах. Во время первой зимовки ему было 25 лет, а сейчас – на подходе уже пятый десяток. Однако и во время второй зимовки у него не иссякала жажда разносторонней работы, готовность на все откликнуться. В дневнике, после отрывочных заметок и тревожных пропусков, свидетельствующих о крайней озабоченности неувязками предзимовочного периода, вновь появились длинные обстоятельные записи. В них наряду с беспокойством за судьбу корабля, за благополучный исход плаванья, отражаются любовь к своему делу, чувство ответственности за него и, пожалуй, восхищение Арктикой, несмотря на ее беспощадность.

На зимовку встали три судна – «Садко», «Седов» и «Малыгин».

«20/XI. Чудная лунная ночь. Полярное цветное сияние. Поздно вечером ходили группой на «Седов». Он стоит в трещине, которую сжало. Сейчас тишина, а ведь место беспокойное: трещина от самой кормы представляет собою груду торосов высотою более метра.

22/XI. Ночью в 4-м часу слышал дальний треск и грохот. Утром был на лекции на «Седове», узнал, что он подвергся ночью сжатию… Интересно, что оно происходило вскоре после перемены ветра от SSW на NNO, и недавнего полнолуния.

27/XI. …За последние дни наши «промышленники» поймали в капканы несколько песцов, одного, отгрызшего себе лапу, чтобы вырваться из капкана, убили, когда он убегал. Очередная гидрологическая станция. В 20–21 ч. тревожил шум от сжатия в районе «Седова».

5/XII. …Случайно узнал содержание телеграммы, посланной матерью нашему молодому зимовщику: «Бодрись, сынок, самолеты летят». Надо будет прочесть лекцию, чтобы поднять настроение экипажа. Вечером далекий гул в стороне «Малыгина». Измерили рулеткой расстояние между судами: «Садко» – «Седов» – 440 м, «Садко» – «Малыгин» – 680 м.

6/XII. Вчера вечером составил перечень всех благополучно заканчивавшихся сжатий на «Фраме» в зиму 1893–94 г. Сегодня прочел лекцию «Дрейф Фрама», отметил замечание Нансена о некоторой периодичности сжатий, об их уменьшении по мере удаления от Ново-Сибирских островов. Мы от них удаляемся.

8/XII. …Посетил «Малыгин». Сжатие 5-го было сильным. Торосы поднимались до высоты поручней (релингов), видно много трещин, льдины напластованы в три слоя. В ночь на 6-е личный состав «Малыгина» спал не раздеваясь, приготовив мешки с необходимыми вещами. Сжатие – через 2–3 дня после новолуния. Случайный прилив?

11/XII. Около полудня возвращался с другими лекторами с лекции на «Седове». Молодая луна среди легкой облачности стояла невысоко над горизонтом. Ледяная безмолвная пустыня. Уже несколько дней лед спокоен. Не верится, что вся эта масса двигается к северу и мы с нею. Вычисление взятых высот звезд показало, что мы перевалили за 78-ю параллель. Хуже, что «Ленин» со своим караваном перешел 75-ую! Делаем график их дрейфа…

15/XII. На горизонте в полдень слабая пурпурная заря. Луна вечером и ночью уже ярко светит. Светло и красиво! Впервые применили ледовый бур; целый месяц нажимал, чтобы добиться: то времени нет, то инструмента. Бурение заняло около 20 минут, а пешней работали бы более часу. Толщина льда нового образования 78 см. Машка (маленькая белая медведица) опять набедокурила: погрызла магнитную палатку, залезла в компот.

17/XII. Утром узнали о появившихся в районе «Малыгина» трещинах. Вчера, совершая вечернюю прогулку по маршруту «Седов» – «Малыгин» – «Садко» при ярком лунном свете, трещин не видел. Обратил внимание на выросшие торосы в грядах близ «Малыгина», высота которых достигает 4,5 м. Слегка накренившийся «Малыгин» среди ледяных скоплений очень эффектен; думал сфотографировать его при лунном свете * [*сфотографировал 19.ххх, экспозиция 20 мил.]. Сегодня температура воздуха –30̊, но дышится легко. Знаменует ли это начало холодов? Пока наши температуры выше «Фрамовских» в этом районе. Составил таблицу. Вечером – баня, а раньше была 4-го, т.е. всего 13 дней назад. Недурно!

24/XII. Днем с двумя соплавателями отправился для очередной лекции на «Седов». Прошедшие с него утром товарищи передавали, что встретили по дороге трещину, вполне проходимую. Но мы, подойдя к ней, заметили, что она растет на глазах… Через час она обратилась в полынью… Около 17 ч. «Садко» испытал несколько толчков. Послышался шум от сжатия – скрип, временами грохот, «скрежет зубовный». Треск и гул продолжался около полутора часов… Температура поднялась с –28̊ до 18̊, ветер – 5 баллов, метель. Около 21 часа на корабле был еще толчок… Вместе с Р.Л. Самойловичем и подрывником Гордеевым я отправился к месту торосообразования. Шли гуськом, прощупывая дорогу палками…, проваливаясь в снегу, пробираясь в коридорах между более крупными торосами. Наконец, добрались. Перед нами был вал из наползших одна на другую льдин, в большинстве стоявших вертикально. Высота вала была 3–4 м и даже выше. При плохом свете (пуржило) трудно было рассмотреть «механизм» происходившего процесса: движение было почти незаметно, лишь скатывались, шурша, отдельные льдинки. Лед под ногами скрипел; главный шум и треск происходил, казалось, по ту сторону вала. Наш обратный путь был не легкий: спотыкались, проваливались. Я вздохнул с облегчением, когда мы выбрались на более гладкий лед и встретили вышедших к нам навстречу Н.И. Храмцова и М.М. Ермолаева. Перед этим они ходили к небольшой трещине на NO от корабля (мы ходили на OSO и SO) и здесь наблюдали, как льдина полезла горизонтально на другую, довольно быстро: по их впечатлению – 1 м в минуту. Это ближайшее к кораблю торосообразование происходило метрах в 150–180 от «Садко» (измерено шагами). От корабля я пошел с М.М.Е. по дорожке, ведшей к «Седову». Он был заметно отнесен от нас к NW, его развернуло. Перед этим мы наблюдали его левый борт, теперь он стоял к нам кормою. В его стороне были слышны крики, шел, по-видимому, «аврал»…

На «Садко» опасность от сжатия появилась впервые. В связи с этим, не показывая друг другу смущения, начали проверять готовность к случайностям: закрыли горловины, опустили клинкетные двери, научные работники сложили материалы в связки и портфели. Около 23 ч. гул начал стихать. Легли не раздеваясь.

29/XII. получил телеграмму от ребят. Рад, что дома все здоровы. Видел результаты титрованья последней полусуточной станции, показавшие скачок (два слоя). Интересно! Хотелось бы сделать суточную станцию, но это затрудняется ограниченностью керосина, свечей… Вся надежда на ветряк, который строится… Тогда можно будет дальше работать… И видеть во время обеда, что кладешь в рот… На «Малыгине» ветряк построен и при достаточной силе ветра у малыгинцев горит электричество. Машка опять поломала гидрологический домик, который вчера чинили после ее игривых нападений… Она ласковый и забавный зверь, но для научных работ настоящий «бич божий».

Утром в капкан попался белый песец (9-й на зимовке). Как далеко проникает песец! Ведь до Ново-Сибирских островов 240 км. Или есть еще земля?

Сегодня сделан полный магнитный пункт.

31/XII. Утром наблюдались подвижки льда в районе ледяного барьера, отделяющего нас и «Малыгин» от «Седова». Около 3 часов началось сжатие. Команда «Седова» под «Дубинушку» перетаскивает с места сжатия выгруженные на лед катера и шлюпки. У нас спокойно, ветра нет. Полностью видно действие близкого к сизигии прилива.

На «Садко» полным ходом идут приготовления к встрече Нового года. В 22 часа состоялось заседание, после которого все вышли на лед, организовали шествие с факелами, пустили в воздух несколько ракет. В 12 ч. сели за стол всем экипажем. На столах слоеные пироги, ветчина, шпроты, вино. Посредине кают-компании красовалась елка (по таймырскому образцу), – флажки, цепи, звездочки, маленькие парафиновые свечки украшали ее. Перед каждым прибором лежало по подарку с шутливой надписью. Я получил бумажный «комод» с обозначением ящиков – «для очков», «для рукавиц» и т.д. и общей вывеской «для рассеянных». Ясный намек. Сколько труда, изобретательности и находчивости было потрачено нашими товарищами, чтобы доставить всем удовольствие! После ужина состоялся вечер самодеятельности…

3/I. Утром были на занятиях на «Седове». К его левому борту вплотную, вровень с палубой, подошел торосистый вал. Совершив на него «восхождение», мы поднялись на корабль. Около 12 ч. между валом и судном образовалась трещина, шириною около метра. Мои спутники, перескочив через нее, спешно покинули судно. Я задержался и опоздал – трещина стала расширяться, на борт у кормы стал давить лед. Через час сжатие стало ослабевать, и я покинул судно. Сегодня обсуждали план научно-исследовательских работ…

Около 19 ч. «Седова» вновь стало жать. Возле него на льду появились факелы, вызывающие нас на помощь. Отправилось 30 человек (с научными работниками). Садковцы вместе с седовцами и малыгинцами перетаскивали шлюпки, катера и аварийные запасы, готовили скважины для взрывов. Корабль еще больше накренило на левый берег. К счастью после 20 часов сжатие прекратилось.

11/I. У песцового капкана – в 1 км к югу от «Садко» съедена приманка и обнаружены следы двух медведей. Будем ходить на «Седов» читать лекции с винтовкой.

Утром подробно рассматривали (описывали) монолиты (глыбы) льды. Интересна слоистость: небольшой (3 см) слой фирнового льда.

Пришло радио с «Ленина» (в ответ на мой запрос). У них проводят наблюдения в фанерном домике с деревянным полом, «летучей мышью», камельком; приборы не обмерзают. А у нас получить 100 г керосина для научных работ – событие. Дерева не только для домика, но даже для тамбуров – чтобы отеплить жилые помещения – не хватало. Малоутешительны координаты «Ленина» и его каравана. Их определенно вынесло в так называемое «открытое море». Наблюдаются сжатия… Тяжел для нас их дрейф. Это – драма.

Сегодня ветер опять SSW, 3–4 балла. Нас стало сравнительно быстро нести на NNO.

Несмотря на несильный ветер, работает ветряк; приятно. Утомляет ходьба по помещениям в темноте. Благодаря лампочке быстро кончил заметку в «Зимовочный сборник», выпускаемый малыгинцами.

Днем наладили самописец к электро-термометрам. Перед сном гулял вокруг корабля. Льды, озаренные лунным сиянием, стоят словно зачарованные. В фиолетовой дымке на горизонте какая-то таинственность.

15/I. Ходил на «Седов» читать лекцию. Путь доступен, хотя молодой лед на полынье между нашими кораблями скрипит под ногами и вспучивается, а метрах в 300 от нас – торосит. Обратно шел с помполитом Гавриленя. Услышали вдали лай попавшего в капкан песца. Увидев нас, он перестал лаять и терпеливо ждал нашего прихода, определенно веря, что мы ему несем освобождение. Мы переглянулись и выпустили песца.

22/I. В 11.30 на западной половине небосклона появилась редкая форма полярного сияния: багрово-красное облако, то тускневшее, то разгоравшееся, словно дерево, от грандиозного пожара. Местами его пронизывали яркие лучи. Оно погасло около 18 часов.

За минувшие сутки дрейф стал затихать. Вечером измерили температуру и влажность в каютах. В моей каюте влажность 80% (макс. – 82%, мин. – 69%). Температура – на палубе (т.е. на полу) – -0̊–+3̊, на уровне стола – +2̊ и +7̊. Особенно мучительна постоянная сырость. Противно ложиться во влажную постель, противно утром надевать непросохшую одежду.

25/I. «Рабочий» (один из пароходов каравана «Ленина») попал в сжатие и погиб. Видел телеграмму о переброске 35 человек экипажа «Рабочего» на «Ленин». Гибель произошла 22/I. Пока лед был сжат, корабль держался на плаву, как только лед разошелся, вода хлынула внутрь корпуса, и судно стало погружаться. Люди все целы. Тревожит дальнейшее. Вчера всю ночь бушевал ветер, скорость его достигала 9 баллов. Метет вовсю, температура –24,5̊. Дрейф на NO, временами до 1,4 мили в час. Унесет опять порядочно, а отсюда все выводы, вплоть до самолетных. Перевалили вновь на 78̊. Сегодня ясно и светло, видны свежие полыньи с клубами тумана над ними. Когда было темно, мы многого не видели, наши шутят: «спокойнее было».

Кажется, я не приводил распорядок дня.

8 ч. побудка.

8.30 – 9 ч. – прогулка.

9ч. – 10 ч. – чай.

10 – 12.30 – работа, занятия.

13 ч. – обед (чай контрабандой).

17.30 – ужин.

22.30 – отход ко сну».

В начале января из Главного Управления Северного морского пути было получено предписание подыскивать площадки, пригодные для аэродромов, а с наступлением светлого времени приступить к их сооружению, так как в конце февраля предполагается послать к зимующим судам самолеты для снятия части научных работников и экипажа.

В февральских и последующих записях дневника Евгенова все больше и больше внимания уделяется устройству аэродромов, их беспрестанному разрушению из-за возникающих трещин и торосообразований, тяжелым работам по их восстановлению или постройке новых. На всех этих работах непременно присутствовала Машка. «Общественное животное!» – смеялись матросы. Но научным работникам впору было не смеяться, а плакать. Так, например, с большим трудом зимовщикам удалось вморозить электротермометр. Машка с интересом наблюдала за действиями людей, но как только они ушли, сразу же откопала и термометр, и провод. В тот же день она разгромила (не в первый раз) магнитный снежный домик. Обнаруживший это магнитолог вбежал в кают-компанию, где происходило очередное научное совещание, с громким возгласом:

– Ее надо пристрелить!

Все поняли, к кому это относится, и некоторые с ним согласились. Однако нашлись и заступники, и общее мнение сводилось к тому, что медвежьи проказы ничтожны по сравнению с помехами, чинимыми природой. Вспомнили и о бытовых неудобствах, снижавших продуктивность научных работ: холоде, сырости и, часто, темноте в каютах и лабораториях. Лишь в «салоне» (кают-компании) работать было легче, особенно если удавалось занять место поближе к камельку и к лампе. Евгенову, видимо, это редко удавалось, так как в дневнике он отмечает, что и «при неудавшихся попытках отогреться в салоне он все же старался не прекращать работу: зимовка не должна пройти даром».

До последних апрельских дневниковых записей Евгенов не перестает отмечать результаты многочисленных научных работ, которые велись на судне.

Большое удовлетворение получал Николай Иванович и от лекций, которые он читал студентам на «Седове», – во всяком случае, тяжесть дороги его никогда не останавливала, и от занятий с кружком штурманов. Все же упоминания об усталости появляются чаще: «возраст, видимо, сказывается»; «после посещения аэродрома – правда, дорога в 7 км не асфальтированная, – вынужден был сидеть несколько минут, не вставая»… и тут же добавляет: «но бодрости не теряю».

Весь март прошел на «Садко» в борьбе за аэродромы, льды вокруг ледокольных пароходов были в непрерывном движении: сжатие, трещины, торосообразование, сжатие, трещины, торосообразование… Но не прекращались научные работы: прослушав курс лекций, сдавали зачеты студенты. Не забывали зимовщики и о развлечениях: в дневнике упоминаются торжества на льду по случаю встречи солнца, о вечерах памяти Н.А. Некрасова и Шота Руставели, о праздновании международного женского дня.

Однако напряжение в ожидании обещанных самолетов нарастает: «В связи с задержкой самолетов некоторые впадают в депрессию. Приходится подбадривать», – пишет Евгенов в конце марта. После появления трещины на аэродроме кое-кто бурчал: «вот и дождался Алексеев (начальником воздушной экспедиции по оказанию помощи дрейфующим судам был давний знакомый Николая Ивановича, герой Советского Союза Анатолий Дмитриевич Алексеев), прособирается еще – не того дождется». Конечно, люди устали, но бодрости терять нельзя: надо будет поговорить. Вешают нос из-за ухудшения погоды. Всем объясню, что погода еще будет хорошей, дело не в ней, а в состоянии льда».

С жадностью выслушивались московские последние известия, в которых, – нет-нет, да и появлялись сообщения о движении самолетов Алексеева, вызывавшие горячие обсуждения зимовщиков.

18 марта радио приняло одновременно две приятные новости: с «Ленина» снята последняя партия эвакуируемых (всего за три полета вывезли 77 человек), а самолеты Алексеева прибыли в Тикси. Скверная погода задержала их там почти на две недели. Только утром 3 апреля было получено долгожданное сообщение об их старте, а через несколько часов с борта самолета Алексеев весело радировал: «Чешем прямо на вас».

Еще до получения этой телеграммы около 90 человек, подготовившихся к эвакуации, и несколько десятков провожающих (здесь же, разумеется, и Машка, которая видя что-то необычное, то и дело принималась реветь) окружили аэродром. Около 14 ч. 30 м. в воздухе показались красные самолеты… Несмотря на героические усилия зимовщиков сохранить аэродром в надлежащем порядке, на нем оказался дефект. Самолет Алексеева, снизившийся первым, избежал повреждений, но у самолета летчика Орлова при приземлении поломалась лыжа. Из-за этой поломки и маленькой неисправности одного из моторов самолета Алексеева (то и другое было быстро, но, видимо, не вполне надежно исправлено) Алексеев решил взять с собой лишь 25 человек, а за остальными «быстренько прилететь».

Это «быстренько» растянулось из-за погоды еще на две недели. 14 долгих томительных дней ожиданья и тяжелых работ на аэродромах, и конечно, регулярных научных наблюдений.

18 апреля, во второй группе эвакуируемых Евгенов покинул «Садко» и вылетел навстречу новым испытаниям.